Больше всего Никиту поражали ее умопомрачительные брови. "Опять за старое! В Светке тебе тоже нравились брови. Вот - донравились." А все-таки брови у Вики были умопомрачительные. Если смотреть на ее профиль, то можно было увидеть в ней что-то от Нефертити - длинная шея выносила голову вперед и заставляла чуть приподнимать подбородок. А брови добавляли ощущение, что чего она там думает, тебе, парень, понять не дано.
     Никита сидел на траве перед волейбольной площадкой вместе с другими студентами, населявшими "Буревестник", и смотрел, как наспех созданные команды старались удерживать мяч в пределах площадки.
- Расслабься, Андрюха, - говорил он пренебрежительным тоном. - Прорва здесь девушек. Найдешь ты себе.
     Андрей печально вздохнул.
- А мне сейчас эти проблемы не нужны,- продолжал вещать Никита,- И вообще никаких проблем не надо. Только море, солнце и рок-н-ролл.
     Вика порхала по площадке. Смотреть на нее было приятно. Оторвать глаза - невозможно. Однако не хотелось бы, чтобы Андрей стал присматриваться к Вике, подумал Никита, не отрывая глаз от ее стройных ног. Ладно, не зарывайся, тебе и вправду не надо сейчас проблем с девушками.
     Никита был очень рад, что его компания в летнем лагере была такой замечательной. Соседи по комнате - ребята с химфака - оказались вовсе не занудными, как то представляют себе все (всегда, ныне и присно) студенты физфака. Девчонки, включая, конечно, Вику были хорошенькими и общительными.
     И как прекрасен, однако, юг! Лето проникает во все и напоминает, что жить в общем-то неплохо. После московских пронизывающих зим запахи юга и прячущиеся в полдень под ногами тени кажутся невозможными. Здорово - бесконечно тюленить на пляже и выбирать стратегию равномерного загара; великолепно - отдаваться безумно голубой волне; весело - слушать и отмачивать шутки, и вместе со всеми смеяться взахлеб! Но странно. Чего-то постоянно не хватает. Что-то в душе вечно ноет, словно невыключенное радио в соседней комнате общежития.
     Ноет, зараза, думал Никита. Ноет, хоть ты тресни. Он пытался уделять всем девушкам компании одинаковое внимание, но иногда тонко подчеркивал, что к Вике имеет особую предрасположенность. И она это чувствовала. И он ей нравился. Это было ясно. "Первый признак того, что девушке начинаешь нравиться, друг мой сердешный, - отмечал он с удовлетворением,- есть ее совершенно ничем не оправданные резкости и колкости, обращенные в твою сторону." В другой раз Никита бы безоглядно кинулся в ухаживание. Но не сейчас. Сейчас он не мог по-настоящему ни за кем ухаживать. Зато мог вести увлекательную "игру в отношения", не теряя ничего, как казалось ему.

***

     Соленый утренний ветер, изо всех сил пытающийся погасить скорость катера, прогонял последние воспоминания о покинутой кровати. Все-таки спать четыре часа в сутки маловато. Это все обсудили уже по десять раз.
- Красиво, правда?- говорил Андрей и, поеживаясь, всматривался в побережье курорта "Сочи",- вот если бы спать еще не хотелось, то вообще бы было все прекрасно. Что за жизнь, однако! Даже здесь выспаться не получается. И отдыхать хочется и песни петь до утра хочется. Все хочется.
- А так и будет всегда, Андрюха, а ты что думал? Да ты не переживай, это ничего, что у нас жизнь плохая. Зато короткая.
- Как-как ты сказал? - улыбаясь, спросила Вика.
     Никита повторил, отмечая с удовольствием, что Вике нравятся его шутки. Интересно, а свободна ли она?.. Ох, наверное, нет. Хотя... Ладно, дыши ровней. Ты играешь. Тебе не нужны лишние флирты, ты обещал.
- Море такое прекрасное! Каждый год приезжаю и поражаюсь цвету вот этому голубому-голубому, этому солнцу замечательному...- сказала Вика.
- Медузам вот этим ласковым-ласковым, - передразнил Никита, и она улыбнулась опять,- ты знаешь, говорят, океан много красивее моря.
- А ты видел океан?- спросил Андрей.
     Никита отрицательно помотал головой.
- Вика, а у тебя, наверное, будет шанс увидеть океан в этом году,- вмешалась вдруг в разговор Ира. Никите она не очень нравилась. Ему казалось, она вечно пытается устроить очередной облом.
- Океан?..- спросил Никита настороженно.
- Да, может быть, я этим летом поеду в Штаты.
     У Никиты внутри задрожали стены и с потолков начала сыпаться штукатурка. Солнце слегка померкло. Чтобы сократить паузу, он быстро сказал:
- Здорово! А в какой штат ты поедешь?
- Да, вообще-то, предполагается попутешествовать. От побережья до побережья на машине.
- Ты собираешься путешествовать с ним?- спросила Ира Вику.
     Ира устроила-таки облом. Нет, таки устроила. Потолки и стены рухнули, солнце померкло окончательно. Я ненавижу Америку, подумал Никита со злостью. Опять Америка. Поганые американские бойфрэнды. Поганые американские гёлфренды, пропади они пропадом. Нет, не надо все-таки ругаться, попытался остудить себя Никита. И хорошо, что так. Тебе же не нужно проблем с девушками до первого августа?
     Не верю я в Америку. И в бойфрэндов этих тоже. Ведь что такое бойфрэнд? Это, во-первых, машина. Во-вторых, дом с нулевым этажом, где полулежа пялятся в телевизор. Или, скажем, кровати. Много кроватей, и все очень мягкие. Нет, одна с автоподогревом и водным матрасом. С рыбками. Когда на таком матрасе ерзаешь, то слышно бульканье и страстный водный вихрь дает понять рыбкам о многом. Никита не выдержал и рассмеялся. Какая все это ерунда! Как игра, которую можно переиграть, и главное - выиграть. И вздохнуть спокойно.
     Город Сочи оказался ослепительным. Белое солнце заливало пляжи и белило белое здание морского вокзала. Лазурное море и корабли на рейде - все говорило о том, что зима, эта мрачная зима, эта несчастная "надрывная" любовь позади. Вокруг всепрощение. Даже "ноющее радио" внутри не портило радости. Хотя по "радио" занудный голос вещал, что опять Америка и опять бойфрэнды. Никита напрягся и представил, как включает радио 101, чтобы "нытье" не было слышно.
     Ребята и девушки гуляли по выложенным плиткой тротуарам Сочи, вдыхая ароматы, растворенные в горячем воздухе. Андрей делал робкие попытки подкатить к Тане. Ира спорила с Петром. Впереди еще три четверти смены. Сегодня - пляжи Сочи и Платановая аллея. Завтра - опять солнце и опять рок-н-ролл.

***

     Двадцатое декабря было более похоже на двадцатое ноября. Ветер порывами кидал легкие капельки полузамерзшей воды на окно, и, несмотря на то, что на кухне было тепло, Никите все время приходилось ежиться.
     Было около полуночи, но совершенно не спалось. Он сидел и думал, мысли скручивались друг с дружкой так, что никаких толковых выводов сделать было невозможно. Каждый раз, когда Никита вяз в сопоставлении убийственного множества запутанных и легко рвущихся логических нитей и передумывал все заново, конечные соображения неизменно противоречили предыдущим.
     Чайник за последний час вскипал совсем как-то безнадежно вот уже третий раз, но Никита никак не мог сосредоточиться и налить себе чая, пока не осознавал, что вода в чайнике снова остыла. Отец, сидевший рядом, иногда отрывался от газеты и делал саркастические замечания по этому поводу.
- Пап, - наконец отважился Никита,- можно тебя спросить?
- Валяй,- весело откликнулся отец и переложил ноги, протянутые на табуретку перед ним,- чайник вот только выключи.
     Никита выключил газ и налил себе чая; вздохнув еще раз для храбрости, он начал:
- Ты знаешь, Света не пишет мне уже третий месяц... Я понятия не имею, что она там надумала. С одной стороны, между нами как бы все по-прежнему, но с другой - такое чувство, что она дает мне от ворот поворот... Или, ну что ли, собирается...
     Никита сделал паузу. Отец молчал.
- Я ей звонил недавно в Нью-Йорк...- продолжал Никита,- Ну как недавно - недели две назад. Вроде бы все хорошо, но какое-то ощущение было... Вот... а сейчас снова хочется позвонить... с предлогом поздравить ее по телефону с Рождеством. Но с другой стороны - чего лишний раз надоедать и в праздник опять нудить, может, этот звонок и испортит все напрочь. Вот и думаю, что если звонить, то...
- Ну, а сам-то ты хочешь звонить?- перебил его отец.
- Сам-то хочу, но...
- Ну и звони! Поступать в таких ситуациях надо, как чувствуешь: логика здесь не работает.
- Но вдруг это все испортит...
     Отец убрал ноги с табуретки и отложил газету. Чуть придвинувшись к Никите, он сказал:
- Послушай меня внимательно. Послушай меня, запомни это раз и навсегда. Никогда, никогда не мучайся над вопросом, может или не может твое искреннее действие сломать любовь. Скажу тебе так: это точно и проверено, настоящую любовь не разрушить абсолютно ничем. Настоящая любовь прощает малые и большие ошибки. Поэтому она так и называется - любовь. И послушай меня, если что-либо - неважно что, серьезные обстоятельства или мелочь - начинает разрушать отношения между людьми, или становится им угрозой, то чем раньше такая любовь умрет, тем и лучше. И слава Богу. Говорю тебе: это так, это закон - настоящая любовь не разрушается. Это, если хочешь, восьмой интеграл движения...
     Никита улыбнулся.
- Ты уверен?
- Абсолютно,- отец откинулся на спинку стула и хитро прищурился.
     За окном зашумели невидимые в темноте голые ветви деревьев, которые вдруг принялся трепать мокрый ветер. "А действительно! Все очень правильно! Света, я тебя люблю! Скорее бы ты возвращалась..." Слова отца словно освободили грудь, и Никита смог вздохнуть глубоко и легко. "Жить стало легче, жить стало веселей... Спасибо, па,"- сказал через смущенную улыбку Никита. Они пожелали друг другу спокойной ночи, и, опрокинув в себя последний глоток чая, Никита отправился спать.
     Дождь продолжал стучать в темное стекло окна мелкой дрожью. "Се, стою у двери и стучусь,"- почему-то пришло Никите в голову. Он облегченно улыбнулся и, повернувшись на бок, успел подумать: "Каждому дастся по вере. Крепись, до августа еще семь месяцев."

***

     Теплый воздух за распахнутой дверью на балкон быстро смешивался с сумерками предстоящей южной ночи. Никита встал в балконном проходе и посмотрел на ребят, перебрасывающих карты без особого азарта. Вечер обещал быть скучным. "Да. В бар ходить сил уже нет, - Никита стал снова размышлять о вариантах на вечер,- дискотеки нет и не предвидится, если только мальчики-мажоры с факультета стран Азии и Африки снова не устроят в качестве личной инициативы маленький дэнс в стиле хэппи-рейв, под который абсолютно невозможно танцевать,- Никита предста-вил, как под такую музыку те, которые не умеют танцевать, но любят выпендриваться, выйдут на площадку помотать головой. Причем, большинство народа, так или иначе придет, рассядется вокруг и будет пялиться на тех, кто, пересиливая себя, выйдет на площадку,- Ну, ладно, что у нас еще? Бар в соседнем лагере? Печально... Никто туда не захочет."
     Никита протиснулся к балконным перилам между стеной и стульями, на которых развалясь сидели ребята, и, положив руки на перила, посмотрел вниз. Внизу неустанно клеился к девушкам пожилой местный начальник Саныч, облаченный в легкомысленную майку в крупную сетку, приглашая их "помериться с ним силой" за станком для армрестлинга. Девушки не могли устоять похотливой настойчивости Саныча и, смирено улыбаясь, отдавали свои изящные ручки в его загребущую волосатую лапищу, которая, казалось, росла прямо из его круглого живота (из которого Саныч, впрочем, в основном и состоял). Он довольно урчал, девушки хихикали, отводя глаза, - все шло своим чередом.
     Из подъезда вышел Андрей вместе с Зойкой-психологиней, и они направились в сторону бара. Так, все понятно, подумал Никита и протиснулся обратно в комнату. Вика сидела на кровати, поджав под себя длинные ноги, и листая без любопытства журнал "о мира сего меньшинствах" - "Ом". В течение всего дня она была не очень веселая и о чем-то постоянно думала.
- Вика?- спросил Никита.
     Она подняла взгляд.
- Вика, пойдем со мной...
- Куда?
- Делиться плохим настроением.
     В баре соседнего "Буревестника-II" Никита заказал пару мороженых, пару кофе, любимый шоколад "Вдохновенье" и бутылку "Пепси". Из колонок за стойкой бара кричала легкомысленная музыка, и, чтобы легче было разговаривать, они сели вдвоем за столик в самом углу площадки под открытым небом.
- Только полсмены прошло, а уж не знаешь, чем заняться по вечерам,- сказал Никита, размешивая сахар в чашечке кофе.
- Да... Вечером здесь с развлечениями не очень, хорошо хоть кино показывают иногда,- согласилась Вика, отламывая шоколадку.
- Чего-то я не понял,- ухмыльнулся Никита,- а почему же ты вчера с нами не пошла?
- Письмо писала. Надо же, наконец, делом заняться...- Вика вздохнула и посмотрела в сторону.
- Да дело, в общем, не в том, что делать по вечерам стало нечего,- сказал Никита,- просто настало время, когда компании "на югах" разваливаются на парочки. Андрей, например, сейчас с Зойкой в баре сидит...
- Да, наверное, ты прав,- тихо сказала Вика, бессмысленно играя ложечкой с кофе.
- Так какие проблемы, Вика, парней целая тьма вокруг трется, а ты сидишь... и, что ли... не знаю... как в песне...- любишь женатого? Или другие варианты? - Никита лукаво посмотрел на Вику.
- Да нет, у меня есть свой молодой человек, у нас с ним очень серьезные отношения, однако в последнее время... - Вика вздохнула снова и, глядя на ложечку в руках, подняла свои великолепные брови,- не знаю...
- Ах, вот почему ты такая грустная сегодня весь день... Какое-то письмо получила, наверное?..- уже без лукавства спросил Никита.
- Вот именно, что не получила. Лешка, как и я, живет в Кемерово. Денег у него, естественно, нет. Их ему, в общем, и не надо - занят он только своей музыкой. По последним сведениям он направился сюда, в Сочи, автостопом. И вот уже две недели никаких новостей...
     Никита пристально посмотрел на Вику и опустил взгляд. Нет, он живет не в Америке, все совсем не так. Никита вдруг вспомнил, как зимой, когда Света не писала ни сточки, его непрестанно глодало безнадежное чувство тоски, не отпускающее ни на минуту. Глупость, конечно. Не надо было принимать все так близко к сердцу...
- Я понимаю тебя,- тихо сказал Никита и, сложив руки на столе, оперся на локти.- Я понимаю...
- Это еще не все. Он не пишет мне ничего уже месяца четыре...
     Никиту вдруг поразило ужасное сходство. Он подвинулся еще чуть вперед и нахмурил брови.
- Я знаю, с ним было все в порядке, - продолжала Вика,- мне говорила об этом моя мама, он даже заходил к моим родителям в гости. Но не писал... Это, впрочем, в его манере, но... больно...
- Я понимаю тебя, Вика,- помедлив, повторил Никита еще раз,- не переживай. Он жив и здоров.
- Дай Бог...
- Да, сестра,- он слегка улыбнулся.- Не переживай ты и насчет любви. Никуда любовь от тебя не денется. Свойство у ней такое. Ты не знаешь?
- Какое свойство,- тяжело вздохнув, не спросила, а просто произнесла Вика.
     Никита отломил кусочек от шоколадки и принялся его сосать.
- Начну от Адама. Ты готова слушать от Адама?
     Она кивнула, улыбаясь.
- Знаешь, у меня тоже есть девушка,- Никита заметил, как Вика постаралась скрыть тень, пробежавшую по ее улыбающемуся лицу.- Но можно сказать, что у меня ее и нет. Да. Это, знаешь ли, причуда, естественная для моей жизни, изобилующей крайностями. Я познакомился с ней в мае прошлого года. Она тогда заканчивала по-следний класс, а я сдавал сессию. Сессия, конечно, отошла на последний план, да какая на четвертом курсе сессия... Нашло на меня тогда резвое настроение, и развел я с ней роман с темпом, как "на югах". Ей, впрочем, это нравилось. Да и понятно - семнадцатилетней девушке, безусловно, льстит наличие бойфрэнда (как она называла ухажеров вообще) с четвертого курса физфака. Я, под действием охмуряющей весны, в Светку, конечно, влюбился. Да и почему бы не влюбиться, тем более, я этого хотел, тем более, она была страсть красивая и страсть одаренная манипулировать чувствами наивных юношей. Однако в прошлом приключилось ей влюбиться, и она сохла по одному моему бывшему однокласснику, который, совсем не со зла, случайно, можно сказать, ее в себя влюбил, погуляв с ней несколько месяцев. Это отложило на нее значительный отпечаток: она не верила моим словам любви, а если и верила, то взаимности в себе не находила, хотя и старалась. Конечно, было огорчительно, но я не считал это за какую-нибудь проблему. Мне казалось, что она - моя судьба. Не знаю, почему казалось. Приспичило просто - судьба, и все. Кроме того, я хотел ей внушить, что любовь существует, и ни в коем случае не хотел окончательно ее в этом разуверить. Если угодно, назовем это благими намерениями, и попробуем посмотреть, в какой ад они мостят дорогу. За несколько месяцев до нашего знакомства она участвовала в конкурсе Ротари-клуба. Это такая организация, которая устраивает международный обмен студентами и школьниками. Я знал, что Света участвует в конкурсе на право учиться один год в десятом классе американской школы. Знал и не отрицал возможности ее победы, но особого значения этому не придавал. Но судьба есть судьба. И она прошла по конкурсу. Причем, так странно - у нее был полупроходной балл, но в последний момент человек, который стоял в списке впереди, отказался ехать... Самое замечательное было то, что когда стали известны результаты, я был далеко - на военных сборах под Саратовом - и, естественно, повидать ее перед отъездом не мог. Когда мне пришло от нее письмо в Саратов... Да, я понял, что действительно люблю ее, а не внушил себе это. Через боль я написал ответ, что ничего, Света, я люблю тебя, как и говорил и, конечно, буду ждать, пока не вернешься. Я ее любил и дал ей обещание... Наивный чукотский юноша...
     Никита улыбнулся и допил кофе. Вика сидела напротив и внимательно слушала. Он налил "Пепси" Вике и себе и продолжил...
- В октябре она прекратила мне писать. Совсем. Когда я разговаривал с ней по телефону, она говорила, что очень занята, у нее нет времени... А я говорил, что люблю и понимаю, потому что действительно любил. Но Света так и не писала мне ничего, и по телефону разговаривала холодно, но при этом и не давала повода думать, что собирается расстаться... Короче: ни туда, ни сюда. Зачем она так делала, я не знаю... Развлекалась, что ли? Не могу я понять, но прощаю ее, если, конечно, имею право на нее обижаться. Я просто понял, наверное, в феврале, что времени у людей нет только на те дела, делать которые они не хотят...
     Никита посмотрел на Вику и улыбнулся одними губами.
- Но вот ведь странность. Судьба, знаешь, имеет наклонность убеждать нас следовать за ней, страдать и перенапрягаться, а потом еще более убеждать, что если бы не наши мучения праведные, то совсем бы нам хана. Мне, однако, кажется, что порой судьба все-таки палку-то перегибает... Но и это до поры до времени. До той поры, пока не начнешь понимать, насколько все-таки здорово, что ее слушался, и не начнет доходить до тебя внутреннее откровение происшедшего. Но знаешь, когда я заставил себя ее разлюбить (уж коль добивалась того, то почему бы не сделать, как просит!), и даже заставил себя не ненавидеть ее, понял такую вещь - любовь не разрушается. А если то, что ею кажется, постепенно разваливается - то и слава Богу. И чем быстрее развалится - тем лучше.
     Никита описал Вике унылый декабрьский вечер, то, что сказал ему отец про любовь и восьмой интеграл движения.
- И знаешь, если слушаться судьбу, я имею в виду, не переть против правды, которой она обязывает тебя следовать, то все, честное благородное, все - и радость, и беды, и наивные страдания - все оказывается к лучшему. И не печалься, Вика, я понимаю тебя. Все хорошо будет с твоим Лешкой, только терпи судьбу.
     Вика обрадованно смотрела на Никиту.
- Спасибо, тебе за рассказ, Никита. Мне, действительно, помогли твои слова... Мне было тяжело сегодня...
- Да ну, что ты! Только знаешь... выдержать испытание, ну в моем случае - сдержать свое слово дождаться Свету, которое теперь всего лишь формальность, - не самое главное. Самое главное не потерять веру в любовь, этого я боюсь. У меня ощущение, Вика, и не только у меня, кстати, что женщины не умеют любить... Но я не хочу в это верить до конца.
     Она помолчала, глядя на Никиту. Потом спросила с легкой ухмылкой:
- А мужчины умеют любить?

***

     В эту ночь они сидели у обрыва и сквозь раздвинутый кустарник смотрели на звезды, неправдоподобно низко подходившие к черной поверхности моря. Вика как обычно замерзла, и Никите опять пришлось сидеть без майки и терпеть Викин вес на коленках. "Девушкам нельзя сидеть на земле",- вспомнил Никита одно из высказываний Светы. Это, конечно, понятно. Да. А торчать целыми ночами на коленках всяких молодых людей при наличии живого возлюбленного, значит, можно. Девушки странные. Их надо направлять и ублажать, но не любить. Можно играть с ними в любовь. Нужно! Как только женщина понимает, что мужчина от нее без ума и проблемы позади - она теряет к нему интерес и начинает над ним забавляться. Хлебом не корми - дай чего-нибудь эдакое отлепить. Ну ладно, им можно, они немощные... Поэтому ты не должен быть немощным, и в игре должны быть всегда твои правила, па-рень. А то у них, у женщин, стало быть, правил просто нет...
     Вика рассказывала Никите что-то про Кемерово и про летние дни детства, проведенные также в Сочи. Про ностальгию и про студенческие будни. Про любимых преподавателей и кафедру АСВК. Умная Вика, думал Никита. И женщина. Удивительно... Так, а про что я думал... А. Про то, насколько это им не стыдно сидеть на коленках у всяческих знакомых ребят. Не стыдно ведь! Так то. И не надо больше влюбляться до потери головы. И они это, наверное, тоже понимают. Поэтому - играем. Поэтому - выбираем, сэр, стратегию. Как там наш основной принцип, теорема Пушкина, - "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей: "У них нет правил игры... Значит, и ты имеешь право на поступки в игре отношений, не заботясь о критериях справедливости. А если утверждается, что настоящая любовь не разваливается, то тогда можно позабавиться... Скажем, попытаться Вике очень понравиться. А почему нет? Никиту вдруг охватила холодная решимость. В любви нет правил, так? Идем вперед, попробуем пойти против ее любви. Ограничение одно. Не допускать себя до первого поцелуя. Ты обещал Свете ее дождаться. Дал слово - держи.
- Ну что ты молчишь! - сказала Вика после паузы,- Расскажи что-нибудь из своей жизни.
- Гм. Ну что бы такое рассказать... Давай, я лучше расскажу не про себя, а про моего хорошего знакомого. Лёньку, моего одногрупника, как тебе?
     Вика кивнула.
- С ним приключилась история, как из самой соплеразмазывающей мыльной оперы. Он вдруг влюбился в девушку, которую знал еще со школы. Ей Ленька тоже страшно нравился. Все, казалось бы, прекрасно. Но счастье, как предписывает тради-ция мелодрам, длится недолго. Юлин отец (ее звали Юля) состоял в разводе с матерью Юли, и более того, он эмигрировал в Америку несколько лет тому назад. Тем не менее, у родителей появилась совместная идея прописать дочь в Америке, что было совсем несложно, так как ей не было еще двадцати одного года. Юле в Америку не очень хотелось, но раз настаивают родители... Как и полагается влюбленным, на возможные будущие расставания они смотрели сквозь пальцы, но чему быть - того не миновать, и они расстались в аэропорту Шереметьево-2 в надежде на встречу через год, когда Юле дадут гринкард и ей можно будет покидать пределы США. Надо было видеть, как скучал Леня! Я в ту пору, в порядке утешения, прочитал ему кучу лекций на тему Провидения, Пользы Расставания, Терпения И Настоящей Любви (все с большой буквы). Я в ту пору и подозревать не мог, что буквально через полгода я сам на себе смогу ощутить Пользу Расставания, Терпения, И Т. Д. (все с большой буквы, включая И Т. Д.). Но это было позже. Так вот, Леня мог разговаривать с Юлей не более, как по телефону, и не более, чем двадцать минут в месяц, потому что дорого. С выдачей гринкарда шла какая-то задержка, и получалось, что ждать приходилось вместо года в лучшем случае два... Они писали друг другу пламенные письма и, понимали, что ждать так долго сил никаких нет, поэтому Леня решил поехать в Америку по приглашению, которое высылала его тетка, живущая в городе Лос Анжелес, штат Калифорния. В посольстве ему не верили, "что он своевременно покинет пределы", и дважды развернули, оставив штамп в загранпаспорте, что в визе отказано. Далее совершилось то, от чего я просто пришел в шок. Леня для того, чтобы ликвидировать клеймо в паспорте решил... сменить свою фамилию, и не просто свою фамилию на фамилию матери, а прямо скажем свою чисто-русскую фамилию Алексеев, на откровенно еврейскую Фриман. И... сменил! И вот, когда он уже ждал получения своего нового паспорта, звонит ему Юля. Леня заметил, что уже, наверное, месяц, как-то странно она разговаривает. И тогда Леня решился спросить: "Юля, мне тебя ждать летом?"- Через некоторую паузу она ответила тихо, так что Леня еле разобрал,-"...Нет..."-"Так что, и все?"-"Да..." А потом она написала ему письмо, где, как полагается, было написано, что она встретила другого, но что Леня все равно лучше, и что она благодарна ему как никому, но надежды на восстановление нет и всякое такое вокруг да около... Вот так и кончилась эта удивительная история с прологом, эпилогом и некрологом о том, как Леня свою девушку из Америки полтора года ждал...
     Подул легкий бриз и Вика сильнее закуталась в Никитину майку. Вокруг стояла ночь, заполненная идущим снизу шумом прибоя. Из-за кустарника, отделявшего парочку от каменного спуска на море, доходил холодный свет фонаря. Никита перевел дыхание и добавил:



- Видишь, Вика. Мир старается убедить людей, что настоящей любви нет. И ему это удается... Любовь не выдерживает расстояния. Правда, любовь ли это?
     Вика молчала, ссутулившись, держа подбородок в вороте майки. Интересно, подумал Никита, а что она думает сейчас, после этого рассказа, сидя у меня на коленках, о своем Леше?
- Самое интересное, это насколько странно сложилась наша судьба вокруг именно Америки... Да, а что это у тебя за возможность поехать в Штаты?
- А, ты про это...- не сразу ответила она,- У меня есть знакомый на факультете. Его зовут Сашка. Его семья тоже эмигрировала в Америку, правда, достаточно давно, когда Саше было четырнадцать. Родители работают там программистами, неплохо зарабатывают, но очень скучают и не хотят окончательно оставаться в Америке, поэтому послали Сашку учиться в МГУ, на ВМК. Сашка хороший парень... Вот, и я как-то поймала его на слове, что приглашает меня в гости, в Бостон.
- Понятно,- сказал Никита,- Но скажу тебе правду, получить Американскую визу достаточно сложно. Возьмем Леньку, например. А ведь у него было приглашение от родственников!
- Да, понятно. Но я ничем не рискую - не как он.
     Они помолчали еще немного. Никита вспомнил, как они вдвоем просидели вчерашнюю ночь на центральной аллее лагеря, на пьедестале, где в былые времена стоял, сжимая кепку в руке, Ильич. Достаточно редкие в те предутренние часы прохожие, безусловно, забавлялись местонахождением парочки. Никита и Вика тогда тихо улыбались друг другу. Но в ту ночь они еще друг друга не касались, а в эту Вика села к Никите на колени. "Step by step, uh, baby!"- усмехнувшись вспомнил Никита давешний шлягер. Но ведь и она мне может сильно понравиться... Может, но не надо влюбляться, мальчик мой золотой! Никита еще раз перебрал все замечательные свойства Вики. Ноги, конечно. Волосы такого редкого каштанового цвета. С ней можно говорить и о литературе, и о последних достижениях на фронтах объектно-ориентированного программирования... Ее активность и полное отсутствие дурацкой томности. И губы. Большие, как говорят, чувственные. Тут Никита поймал себя на мысли, что хочет попробовать их на вкус. Ага, опять усмехнулся он, началось...

***

- Вот ведь, быстро прошла смена!- Вика, слегка прищурившись смотрела на низкие серые облака над поверхностью моря.
- А это ничего, что у нас жизнь плохая, зато кор... Ой! Это я уже как-то отмечал,- сказал Никита и посмотрел исподлобья на Вику с улыбкой.
     Они опять сбежали от компании, которая намеревалась пить чай в комнате у девочек. Сделано это было хитро и ненавязчиво. Когда вода была уже налита в банку для кипячения и со стола на балконе были оттерты вчерашние вишневые косточки, выяснилось, что кипятильники-то остались в комнате у мальчиков. "Я схожу,"- сказал Никита и попросил Вику помочь ему принести "кой-какие сухари". В комнате у ребят оказался Петр, намеревавшийся сбежать к филологиням-первокурсницам, предлагавшим ему горы бутербродов с сыром и реки "Кинзмараули". "Сейчас пойдешь",- сказал Никита и попросил Петра по пути отнести в комнату к девочкам вот эти кипятильники и вот эти пряники, только скорее, а то там ждут. В следующее мгновение Никита и Вика быстрым шагом уходили к спуску на море.
     Через несколько дыр в потерявшей за прошлую ночь свою грозовую силу небесной вате шел яркий желто-серый свет. С высокой насыпи на берегу дикого пляжа было заметно, как быстро отодвигалась граница видимости, и вот уже вырисовывалась пара силуэтов кораблей, стоявших, скорее всего, напротив туапсинского порта. Вика, для того чтобы разглядеть их, надела очки.
- Хорошо, однако, что погода совсем не портилась всю смену, вот только прошлой ночью первый дождь за двадцать дней.
- Да и то распогоживается, - заметил Никита и швырнул подобранный камешек подальше в море.- Жаль даже, если совсем жара вернется... противно будет ехать назад в душном поезде. Две тысячи км обратно в Москву!
- А я не в Москву обратно,- сказала Вика.- Я еду домой, в Кемерово.
- Слава Богу, что разъезжаемся в разных поездах,- Никита постарался скрыть досаду за бодрым голосом.- Выспимся, значит.
     Вика посмотрела на Никиту сквозь очки обиженными глазами.
- Я тебе надоела?
- Да почему же сразу "надоела"?- сказал Никита с искренним выражением.
- Ну, а что ты так говоришь тогда?..
- Ну, как я говорю "так"?
- Да, ну тебя... И почему ты меня ни разу не пригласил танцевать вчера на дискотеке?
     "Чем меньше женщину мы любим..."- подумал Никита с чувством, но сказал другое...
- Вика, сестра, я и так надоел тебе за эти ночи. Просто мне хотелось, чтобы ты могла провести свое время и с другими...
     Вика молча ковыряла каблуком грунт насыпи и провожала взглядом осыпающиеся в море обломки породы. Никита смотрел на нее и вспоминал, как трудно было ему позавчерашней ночью. Сидеть с Викой по ночам лагеря уже стало традицией, и Никита начал опасаться, как бы чем это не кончилось для него. С каждой ночью сидеть с девушкой на коленях и просто разговаривать становилось сложнее. Никита был бы счастлив, если бы Вика стала его девушкой, но сейчас ничего сказать он ей не мог. Обещание Свете, которое он держал год, и продержать которое оставалось всего чуть, нарушать ни в коем случае не хотелось. Он сидел, закутав Вику в свою джинсовую куртку и, когда она клала голову ему на плечо, Никита в страшном напряжении жалобно смотрел на усеянное звездами южное небо и думал: "Господи, не приведи. Гос-поди, помоги мне!" Сложнее, надо понимать, становилось и Вике. В последнюю ночь он к ужасу для себя почувствовал, как Вика украдкой (или совсем не украдкой?) целует его в шею. "Я не хочу проиграть. Господи, не приведи. Господи, помоги мне!"
     Трудно ломать чужую любовь, подумал Никита. А еще непонятно зачем. А просто так. Потому что. Даже если и будем мы с ней вместе, то хрен мне в нее влюбляться. Да... там посмотрим. Посмотрим.
     На душе было кисло. Одно утешение: настоящая любовь не ломается. Поэтому пусть все идет как идет.
     Пора было возвращаться и, повернувшись спиной к желтым лучам, пробивавшимся из-за туч, они повернули обратно. Осторожно спустившись со скользкой глинистой насыпи, они неуклюже шли по крупным валунам обратно в лагерь. Длинные и бледные, как от луны, тени указывали им путь к лестнице в лагерь. Холодное море прощалось с ними равнодушно, случайно касаясь их зябкими брызгами от падающих на берег волн.

***

- Так, ты запомнил, что я сказала? - мама стояла в коридоре уже готовая к выходу.
- Угу,- ответствовал Никита с дивана.
- Повтори.
- Суп на плите, пельмени в морозилке...
- Это не все. Про кота забыл.
- Кота покормить, как вернется...
- Правильно, не забудь особенно про кота. Как надоест валяться на диване, приезжай на дачу, мы тебя там ждем. С котом. И не расшиби лоб, когда снова понесешься к телефону. Пока.
     В прихожей хлопнула дверь. Он полежал еще немного, потом взял пульт управления от "центра", и включил кассету. С музыкой воспоминания о недавних событиях сделались только ярче. Никита этого и хотел; он вспоминал, как прощался с Викой на вокзале в Туапсе, у тамбура ее вагона. "Ты ничего не хочешь мне сказать?"- спросила она.-"Хочу."-"Скажи тогда..." Он ответил стихами из песни, что звучала и сейчас:

Она положила мне палец на губы и шепчет:
"Делай, что хочешь, но молчи - слова это смерть,
это смерть."

     Вику этот ответ не очень удовлетворил, она вздохнула и спросила: "Когда мы встретимся?" - "Позвони мне, как приедешь в Москву за визой." Никита посмотрел на часы. До отхода оставалось не то три, не то две минуты. "Ладно, Вика. Долгие проводы - лишние слезы. Пока, звони." Никита резко (пожалуй, слишком резко) повернулся и пошел к зданию вокзала, где его компания ждала поезда на Москву.
     На душе было мутно. Слава Богу, что выдержал обещание, которое дал Свете. Ох, как же тяжело было в последние южные ночи! Одно ясно. Лешку своего она больше не любит. И последние шаги от него помог ей сделать ты. Вот так вот, любовь. Вот и нечего, милая моя. И все они такие, и мы все такие тоже.
     Все получалось как бы и убедительно, но Никита отчетливо понимал, что думал так из-за упорной дурости. Конечно, все по-другому и любовь есть, подумал он. Судьба - она справедлива, и единственное в этой жизни, что работает на "отлично". Правда, никак не могу взять в толк, зачем она "подарила" мне год любви к Свете. Нет, конечно, я очень многое понял за этот год, но ведь, пожалуй, заплатить за знание "что есьм любовь в последние времена" можно было бы и более дешевым способом.
     И вот Вика. Потрясающая девушка! И все в ней прекрасно, что в том стихе:

Она не томная и не пухлая,
Но длинноногая и вислоухая...

     Неужели мне, о Боже мой, из-за моего дурацкого обещания Свете придется с Викой расстаться... Ну не мог же я сказать ей, Вика, мол, я бы и рад тебя поцеловать, но не могу - обещал! Вот бред. Ну ладно. Может, она еще и позвонит. Не надо только так к телефону дергаться, а то, если я еще раз впопыхах коту на лапу наступлю, то его родимчик хватит...
     За дверью в прихожей послышался мяв. Не мяв даже, а хриплое карканье. "Вот он, голуба, жрать пришел!" Никита пошел в прихожую и приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель просочился Киссинджер (усы во все стороны, хвост столбом) и вприпрыжку рванул на кухню. И тут раздался телефонный звонок. Никита взял трубку и сел на ящик для обуви.
- Алло?
- Могу я Никиту услышать?
- Привет, Вика! Ты откуда звонишь!?- радостно ответил Никита. Голос девушки был строг, как будто она сердилась. Они так всегда. Ну да, чтобы жизнь малиной не казалась.
- Из автомата. Я в Выхино, у бабушки. Получила приглашение в Штаты. Не мог бы ты помочь мне получить визу?..
- Да, нет проблем... Как лучше тебя найти?
     Вика описала как.
- Хорошо, завтра на Таганской, в три... Ага... ну ладно, до завтра...
     На душе посветлело. На душе взошло солнце и осветило темные долины. Ну что, брат, продолжение следует. Еще одно испытание. Только не сорвись сейчас... До августа осталась неделя. Господи, что же мне делать! Малый я, несильный, съест упырь меня совсем...
     Перед Никитой появился Киссинджер. Глаза его были полны укоризны.
- Ну пойдем, пойдем, дам я тебе сейчас твою рыбу!

***

     Никита, пересиливая сон, смотрел сквозь запыленные окна автобуса на проносящиеся мимо пригороды Москвы. Ему казалось, что монотонный и равнодушный шум от двигателя заполнял не только салон, но и всю его внутренность. Мысли сменяли друг дружку и болтались в голове, словно пустые банки из-под пива катались туда-сюда по резиновому полу автобуса. От Шереметьево-2 автобус отошел всего минут десять назад, а Никиту уже клонило в сон. В моменты, когда он был готов вот-вот соскользнуть в забытье, речи из осколков недавно прожитого обхватывали его слух, и начинали ходить перед ним образы последних дней, голосами своими переворачивая реальность.
     Шум мотора ушел, и пахнула в лицо свежесть июльской ночи из черного прямоугольника окна. На подоконнике сидела Вика и, отвернувшись в темноту, тихонько плакала.
- Ну даешь, - сказал ей Никита с дивана и заложил руки за голову,- ну чего же ты плачешь, Вика, хорошая моя?
- А тебе не понятно?- ответила она через слезы и шумно потянула в себя воздух.
     Конечно, я понимаю, подумал Никита. Но только "слова - это смерть..." Он вздохнул и через некоторое время сказал:
- Ну, миленькая, ну, что ты?
     Он поднялся, подошел к окну и, взяв Вику на руки, перенес на диван. Вика подтянула колени и закрыла руками лицо. Никита смотрел на нее холодным взглядом.
     Что мне теперь делать? Ничего сказать ей не могу... как сказать? Вот ведь - самая лучшая из знакомых девушек. Но как мне теперь верить им? Нет, ничего не должен я говорить ей, и не должен ждать ее из Америки, пусть только месяц. Ждать я больше никого не буду. Она едет к знакомому молодому человеку. Она будет путешествовать с ним от побережья до побережья. Она будет сидеть у него по вечерам на коленках. Они будут останавливаться по пути в мотелях. И кто сказал, что они будут снимать разные комнаты... Лешку она больше не любит. Меня, даже если и любит, то забудет. Вид Великого Каньона и Empire State Building действует на молодые женские умы безотказно.
- Вика, послушай...
     Никита понял, что объяснить ничего невозможно. Должна же сама понять, что если я ходил с ней весь день по Москве за ручку, то это же что-то значит.
- Вика, послушай, ну чего ты так плачешь? Ты же такая умная, такая милая девчонка? В Америку улетаешь через несколько часов. Только радоваться!
- А зачем мне это все нужно?..
     Автобус тряхнуло, и сон чуть отступил. Никита, не открывая глаз, помотал головой. Молодец... Довел девчонку до слез. В любви, конечно, нет правил, и тот, кто отказывается от любых правил, конечно, выигрывает. Зачем так? Что это за выигрыш? Зачем смеяться, чтобы она плакала? Зачем не принимать близко к сердцу, то, что нигде, кроме как в нем не выживет?
     Никита стоял, обнимая Вику за талию, и смотрел на здание посольства, где лениво колыхался звездно-полосатый флаг. Никита представлял себе залитые солнцем улицы Нью-Йорка, украшенные точно такими же флагами. Под ними в веселой компании идет Света, облаченная в длинную свободную футболку цвета "navy blue" c надписью Southold HS, и на флаги смотрит, как на свое достижение. Флаг смеялся. Нет, скорее он криво улыбался, и говорил: "Ну и чего ты теперь? Ну как тебе? Так вот! Вот так вот!"
     Никита сделать ничего не мог. Мог только взирать на флаг и жевать губы. "Thank you, sweetheart"- подумал он.
- Молодой человек, приехали! - Никита вынырнул из забытья и осмотрелся. Автобус прибыл на конечную.
     Он вышел на остановку и направился к метро. Обыденность станции еще сильнее испортила настроение. Угрюмые пассажиры в вагонах и оглушающий грохот никак не вязался с тем, что всего час назад загорелые Викины ножки в белых носочках в последний раз блеснули в проходе таможенной зоны и скрылись.
     Удивительно, но никакого отчаяния или даже сожаления не чувствовалось. Не то что раньше. Не то, что раньше, когда уезжала навсегда шотландка Катрин. Когда письма шли месяцами, и приходилось каждый день жадно высматривать в темноте почтового ящика долгожданные конверты. Не то что раньше, когда в окружении серых и беспросветно равнодушных коек казармы он распечатал письмо от Светы, последнее из России. Никита холодно усмехнулся. И понял, что отчаяние все-таки было. Только холодное и безнадежное.
     И ведь каждый раз казалось, что вот-вот - и земля обетованная. И каждый раз оказывалось, что к земле-то обетованной и близко не валяешься. И каждый раз в голову начинали лезть ослепительные цитаты и говорить наперебой друг дружке: "чего нюни распустил, дурилка картонная?"
     Сон накатил на него с новой силой, и вагон метро растворился в смутном потоке образов. Никита оказался на ночной Каширке, рядом с остановкой, подсвеченной желтым светом реклам. Очень хотелось домой, скорее нырнуть под теплое одеяло и уснуть. На остановке никого не было - вероятно, автобус недавно ушел. Придет ли следующий - в такой поздний час сказать было нельзя. Он ежился и часто посматривал на часы. Прошло десять, двадцать минут... "А ну вас в баню,"- подумал в конце концов Никита, повернулся и быстрым шагом пошел прочь от остановки вглубь квартала, по неосвещенным дворам...
     Никита проснулся от того, что объявили его станцию, и он вышел на платформу.
     И все равно пойдешь, куда надо идти, только в темноту, в холод и в открытые люки колодцев, думал Никита по дороге домой. А если автобус все-таки придет, хлопнет на пустой остановке дверьми и укатит, то ведь не вспомнит никто, сколько ты его ждал в нетерпении...
     Нет, друг мой, - вдруг понял Никита,- холодное отчаяние пришло не сегодня в аэропорту. Оно начало подкрадываться давно, наверное, тогда, когда ты бросил ждать ничего не значащих писем Катрин и, озлобившись на судьбу, пошел к ребятам в общежитие и по пути нажрался. А весь следующий ребята оттирали свою комнату. Вот тогда-то оно и пришло, а ты не замечал, что живешь с ним в обнимку. И так и жил, ломал милость судьбы и пер через тьму.
     Никита подошел к дверям квартиры и представил, как в комнатах сейчас тихо плавает одиночество. Он повернул ключ и открыл дверь.
     На полу прихожей сидел голодный Киссинджер. Глаза его были полны укоризны.

Илья Кузнецов